Гостиничный номер был буквально завален цветами, аромат роз в таком количестве сделался удушливым и вызывал желание как следует проветрить комнату, но мистер Стемпфелл рассуждал иначе. Этот цветник в середине февраля обошелся ему недешево, между прочим.
- Это все для тебя, моя дорогая, - широким жестом креза мужчина указал даме на великолепие гостиничного люкса: зеркала, цветы, свечи, добротная кожаная мебель, большой камин и шампанское на леднике. Преуспевающий промышленник, политик и член городского совета, он многое мог себе позволить, когда дело касалось любимой слабости мистера Стемпфелла: женщин. Все, кроме разве что женитьбы, потому как стареющий сластолюбец был давным-давно женат, и почтенная супруга его пока еще не собиралась в лучший мир. Эта благоразумная женщина, надо отдать ей должное, предпочитала закрывать глаза на то, что не имела возможности исправить, сохранив таким образом свой брак и избавив мужа от скандалов, дурно влияющих на карьеру, репутацию и нервы.
Итак, мистер Стемпфелл любил женщин, был всегда неизменно щедр со своими любовницами и вдвойне щедр с теми красавицами, которых он еще только собирался затащить в свою постель. Последние шесть недель внимание промышленника занимала блистательная миссис Харт, прима варьете «Трефовый валет». Горячая штучка, вокруг которой увивалось немало поклонников, так что Стемпфеллу пришлось изрядно поломать голову и тряхнуть бумажником, чтобы произвести впечатление на чаровницу. Сейчас ему казалось, что он вплотную приблизился к моменту долгожданной капитуляции последних бастионов миссис Харт. Которая благосклонно приняла приглашение провести со своим настойчивым воздыхателем самый романтический вечер в году, вечер 14 февраля. И, более того, провести его не в ресторане, у всех на виду, а в этом люксе на Манхеттене.

…

- Я не стану тратить свое время, отвечая на идиотские вопросы, - огрызнулся Гален на очередной пассаж преследующего его с момента выхода из участка репортера.
- Мне так и написать? - не унимался настойчивый корреспондент «Дирборн индепендент».
- Да, так и написать. Дешевые писаки отнимают время у полиции и тем самым подвергают честных граждан Нью-Йорка опасности.
Можно было поговорить и повежливее, но эта «Дирборн индепендент», газета, с прошлого года принадлежавшая магнату Генри Форду,  несказанно раздражала детектива. Автомобили Форда, напротив, Галена ничуть не раздражали, поэтому он в сердцах хлопнул дверью, отгородившись ею и от мокрого снега, и от назойливого репортера.
- Кассиди!
- Вместо ответа полицейский показал в окно средний палец, пыхнул на газетчиков выхлопом чихнувшего двигателя и укатил в ночь.
- Ты это сфотографировал? - Возмущенно осведомился у своего спутника-фотографа репортер Рон Риджес.
- Нет, но ты не волнуйся, думаю, он еще не раз тебя пошлет.
- Наглый гавнюк!
- И ты ничего ему не сделаешь, Рон, - фотограф хлопнул разозленного Риджеса по плечу. - Не забывай, что нам позволено злословить только о евреях. Иначе - фюить - прощай, работа…

…

- И это тоже…
Последний и победоносный, по мнению Стемпфелла, залп артиллерии. Большой бархатный футляр, а в нем -  колье знаменитого французского ювелира Мобуссена, где закрепленные в платиновую оправу бриллианты чередовались с прекрасными жемчужинами, мерцая в свете свечей. Стемпфелл, не совладав с приступом тщеславия, открыл футляр сам и протянул его Рокси уже открытым, чтобы как следует оценила.
- Позволишь помочь тебе его примерить?

Когда прелестница исчезла, мистер Стемпфелл тоже направился к зеркалу полюбоваться собой. Что ж, порой мужчины тоже мнят себя неотразимыми, особенно мужчины, которым хватает денег оплачивать всеобщее восхищение окружающих.
И пускай преуспевающий делец и политик был уже заметно грузноват и начал терять шевелюру, он благосклонно улыбнулся своему отражению, ослабил узел галстука, - от поцелуев миссис Харт Стемпфеллу сделалось жарковато, и не только в штанах, - и аккуратно стер с покрытой испариной залысины боевой трофей - след алой помады. Не исключено, что именно этот мелочный аккуратизм поклонника в дальнейшем спас его гостье жизнь.
В дверь номера постучали.
- Я же велел не тревожить меня, - рявкнул Стемпфелл, тщательно расчесывая на пробор то, что на его голове еще можно было расчесывать. - Что вам нужно?
- Ваш ужин, сэр, - отозвался из коридора молодой голос с характерной для вышколенной обслуги патокой подобострастия в тоне.
Никакого ужина мистер Стемпфелл еще не заказывал, но в «Насиональ», бывало, администрация лезла из кожи вон для того, чтобы предугадать желания своих постояльцев. Особенно тех, кто не скупились на номера-люкс. А может это Рокси со своей стороны решила сделать ему ответный сюрприз?
Все еще не решив для себя, как ему встречать официанта: с гримасой надменного недовольства или с чаевыми, мужчина пошел открывать дверь. Привычно глянул в глазок, - осторожность есть осторожность. В коридоре дожидался смазливый набринолиненный юноша из тех, что иногда присылают клиентам вместо девочек, с бабочкой на шее и полотенцем через плечо.
- Ну, что тут у тебя?
Тележка с накрытым мельхиоровой крышкой подносом вкатилась в номер, но взглянуть на ужин мистер Стемпфелл не успел. Потому что следом за официантом в комнату ввалились два широкоплечих типа, они сходу врезали опешившему Стемпфеллу в солнечное сплетение, а потом грубо швырнули его, обмявшего и судорожно хватающего ртом воздух, в ближайшее кресло.
- Что?.. За что?... Я же сделал все, о чем договаривались, - просипел Стемпфелл, лицо его посерело от ужаса.
- Наверное, не все, - предположил один из незваных гостей. Он с отвращением оглянулся, осматривая номер. - В этом любовном гнездышке только скрипача не хватает.
Спутник его молча пожал плечами и завел патефон.

Разыгравшаяся в «люксе» драма не продлилась долго. Смазливый официант заглянул в спальню проверить, есть ли кто, а заодно принес оттуда кокетливую атласную подушку. Он швырнул свою добычу одному из своих суровых спутников, и тот, использую подушку в качестве глушителя, три раза выстрелил через нее в мистера Стемпфелла. Патефон продолжал играть на всю громкость, приглушенные звуки выстрелов органично вплелись в мелодию модного джаз-банда, подушку убийца сунул под мельхиоровую крышку обеденного подноса, ноги Стемпфелла еще какое-то время подергивались в конвульсиях, но агония была короткой.
- А где же его шлюха? - С недоброй ленцой поинтересовался один из незваных гостей. - Для кого все эти цветы и шампанское?
- В номере никого нет, - откликнулся официант. - Я проверил.
Проверял он не слишком тщательно, но постель не была разобрана, шампанское еще не открывали, а из ванной не слышалось шума воды. Ну и главное, женщина, окажись она свидетельницей происходящего, наверняка бы как-то выдала себя, например, испуганно вскрикнула. Но в «люксе» было тихо, если не принимать во внимание надрывающийся патефон.
- Может, вышла куда-нибудь, - предположил смазливый. - Или еще не явилась вовсе. В любом случае она скоро появится и поднимет визг, как бабы это любят. Так что сваливаем отсюда.
И покатил к выходу свою тележку.
Через минуту ни в номере, ни в коридоре уже никого не было, только на дверной ручке «люкса» раскачивалась табличка «Do Not Disturb».

На белоснежной, тщательно накрахмаленной рубахе мистера Стемпфелла во всю грудь расползалось кровавое пятно, а в широко распахнутых глазах его даже в посмертии отражался ужас и изумление. Он больше не был неотразим, просто мертвец, еще и обделавшийся со страху перед своей кончиной.

Обычно телефонный звонок среди ночи будит весь дом и не предвещает ничего хорошего. В доме Шейны Розенблит телефон позвонил застенчиво и тихо, но вот глас хозяйки не услышать было невозможно; именно он послужил побудкой её многочисленным соседям, раздаваясь в сумеречной тишине гулко и полновесно,  не хуже иерихонских труб.
- Козакес, козакес, погром! Ой гевалт! - истошно заверещала старуха, шаркая по полу в переднюю.
- Уймитесь, Шейна! - донеслось с верхнего этажа, -  вы ж не гусыня у резницкой, - иначе я вызову полицию!
- Ой, аз паралич ир им цинг, мадам Менакер! - в сердцах отозвалась миссис Розенблит, теперь точно разбудив ту половину дома, до который её первый боевой клич не долетел. Телефон прозвонил ещё раз, более настойчиво. Шейна Розенблит протёрла глаза, вернулась в реальность своей бруклинской квартиры, поняла, что казаки - пережиток прошлого, возблагодарила за эту радость Вс-могущего и Моше Рабейну, схватилась за сердце, которое стучало так же сильно, как Муля Шнеерсон - её первый кавалер, насильно бритый в солдаты и ушедший на войну барабанщиком. Всплакнув по Муле и осушив глаза кружевным платочком, она, наконец-таки направилась к телефону, который к этому моменту уже разрывался от натужного дребезжания.
Миссис Розенблит сняла трубку и услышала сладкий женский голос, она была страшно недовольна и разобрала только "Шапира" и "Трефовый валет". "Шапира, от а мамзер! Что он здесь устроил!"
- Мистер Шапира! Нох а мейдле фун ирен шмарнхайзл фар арбет кан ништ он ир эпес аройсмахн! - прокричала она, распахнув дверь своей квартиры настежь. Заспанный Эйб Шапира в полосатой пижаме уже стоял в дверях.
- Мистер Шапира, я думала Вы спите! Так Вы  уже бежите или даме подождать, пока Вы повяжете галстук? - злорадно осведомилась миссис Розенблит, передавая трубку.
- Это варьете, миссис Розенблит, варьете! Я работаю в варьете! - прокричал Эйб вне себя от злости, обречённо беря телефон.
- Я слушаю!

Сдавленный голос в трубке послужил сигналом тому, что действовать надо без промедления. Рокси не называла его Аврумом уже лет пятнадцать: Эйб невольно вспомнил их первое знакомство -  Песах, старую квартиру во Флетбуше, себя, важного и напыщенного и маленькую девочку с глазами в пол-лица. Шапира невольно улыбнулся, но сейчас было не лучшее время для того, чтобы предаваться ностальгии. Услышав в трубке глухое, жалобное, почти надрывное: "Элоhейну Адоной эhoд", Шапира понял, что это вопрос жизни и смерти. Он никогда не слышал, чтобы Рокси молилась, тем более, по-еврейски. Подавив минутное волнение, Эйб постарался звучать как можно более спокойно и уверенно:
- Рокси, успокойся, главное, никуда не уходи, я еду. Всё хорошо. Схватив с тумбочки огрызок карандаша, Эйб быстро записал адрес на первом подвернувшемся клочке бумаги, схватил пальто в охапку и прямо в пижамных штанах выбежал на лестницу, на ходу напяливая одежду и путаясь в рукавах. Миссис Розенблит злорадно ухмылялась ему в след:
- От азой, а вайб из ништ кейн рув, зи вет ништ вартн!
Бросив на соседку последний укоризненный взгляд, Шапира сбежал вниз по лестнице; добежав до первой оживлённой улицы, он остановился и громко протяжно свистнул, сунув два пальца в рот:
- Такси, такси!
Такому фирменному свисту мог бы позавидовать любой мальчишка-газетчик. Вскоре подъехала чёрно-жёлтая машина с брезентовым верхом и Эйб уже мчался по указанному адресу, подгоняя таксиста, что было сил. Остановившись у "Насионаля" и наскоро сунув в руку водителю какую-то мелочь, Эйб вдалеке различил несколько полицейских фордов: "Во что же ты вляпалась на этот раз, Рокси Харт?!" - подосадовал Шапира. За углом призывно горела неоновыми огнями витрина аптеки - внутри поблёскивали стройные ряды прилавков, забитые всякой всячиной, c плаката на стекле белозубой улыбкой сияла красотка, потягивающая апельсиновую газировку. Под ней огромными буквами было выведено: "Drink Orange CRUSH". Эйб распахнул стеклянные двери, чуть не бегом направляясь к одинокой фигуре в тёмном пальто и шляпке набекрень:
- Рокси! Что стряслось?! Он крепко сжал её руки.

Внезапно парочку на тротуаре, вынуждая зажмуриться, выхватил из темноты свет автомобильных фар, А потом рядом притормозила и сама машина, еще один полицейский Форд спешил присоединиться к тем, что съезжались к «Насиональ».

Детектива Кассиди новость об убийстве в гостинице настигла позже остальных, сегодня он не дежурил, просто некстати перезвонил в участок, где выяснилось, что «судмедэксперт уже выехал», а самому Галену не помешало бы немедленно бросить все, чем он мог быть занят, и мчаться в Манхеттен.
- Может, сердечный приступ? - попытался спасти свой вечер ирландец.
- Точно так, приступ, Кассиди. Три раза в упор, - цинично пошутил дежурный.
- Ясно, скоро буду, - вздохнул детектив. Повесил трубку и пошел разворачивать мотор. Манхеттен был во всех отношениях неприятным вариантом, а именитый покойник грозил газетчиками, волнениями в мэрии, обвинениями в несостоятельности полиции обеспечить порядок в городе и уберечь честных граждан от бандитов, раздражением начальства и остальным довольно пышным букетом обязательных в подобных историях претензий к копам. Тем более, если три раза в упор. Нет, чтоб в окно выпал, или по пьяни голову раскурочил об толчок. Объявили бы несчастным случаем или самоубийством. Но три раза в упор не самоубиваются. Какая жалость.
Он почти уже добрался до места, неприязненно скользя взглядом по неоновым вывескам и сияющим витринам Пятой Авеню, по людям, ни днем, ни ночью не знающим покоя. Ах, да, сегодня же праздник, кафе принарядились в розовое в честь святого покровителя всех влюбленных: обидно, наверное, получить четыре пули в такой вечер, вместо торта с кремом и жаркого поцелуя… О, ну-ка постойте-ка.
Высокий немного нескладный мужчина внезапно показался Галену знакомым. Шапира? Черт побери, точно он. И не один, потому что праздник.
- Ну-ка, гражданин, предъявите ваши документы! - рявкнул Кассиди из окна Форда. Просто проехать мимо, не поздоровавшись с Эйбом, он не мог. Мертвец, в сущности, уже никуда не денется, покойники - парни покладистые, лежат там, где положили. А пожелать приятелю успешной ночи любви - дело святое.

Хотя Рокси прижималась к нему в порыве картинной страсти, на самом деле она была ни жива ни мертва от испуга: дрожали, казалось, и коленки, и лакированные носы её туфель, даже эгретка ходила ходуном, и хотя могло показаться, что всему виной промозглая нью-йоркская зима, теперь Эйб знал, что собака зарыта куда как глубже. Одной рукой подхватив Рокси, почти готовую бухнуться в обморок, он широко улыбнулся и насколько мог бодро отсалютовал Галену:
- Будет сделано, господин детектив! Удачи ну и преступников чуть меньше, чем обычно! Я бы пожелал, чтобы их не было вовсе, но это же Нью-Йорк, в конце концов, бьюсь об заклад, у него на этот счёт совсем другое мнение.
Дождавшись, пока полицейский форд скрылся за ближайшим поворотом, Шапира выпустил Рокси из объятий, но тут же пожалел об этом - на ногах держалась она неважно.
- Рокси, не терять равновесия, мыслить трезво и спокойно. Я бы сопроводил тебя к себе, как истинный джентльмен, но ты же знаешь мадам Розенблит - попадёшься ей на глаза - пиши пропало - на следующее утро станешь притчей во языцех всех кумушек Бруклина, если не целого Нью-Йорка, а там и до триштатья недалеко - старуха одна сделает голову всей службе Пинкертона. Поедем к тебе? Рокси смотрела на него невидящим взглядом и тупо трясла головой. Заглянув в её полные ужаса глаза, Шапира подосадовал и на себя - что начал целую историю с миссис Розенблит и на Рокси, которая не сводила с него глаз, но помогала мало, и хотя они почти ежедневно виделись в кабаре, можно было подумать, что она выпала из жизни и совсем забыла, как он выглядит. Хотя, это должно быть, было единственной возможной реакцией в виду сложившихся обстоятельств, Шапиру такое бездействие обезоруживало и несколько выводило из себя. Поняв, что на таких дрожках долго ехать не будешь  (в тяжёлые минуты в его голове всегда звучал голос дядюшки с очередной присказкой или житейской мудростью), Эйб подошёл к краю тротуара, увлекая Рокси за собой, и, сунув два пальца в рот, протяжно свистнул, подзывая такси. Вскоре на его заправский свист (не зря он подрабатывал газетчиком после школы) подъехал чёрно-желтый мотор. Открыв Рокси дверцу, Эйб устроился сам и назвал адрес. Женщина примостилась у него на плече и продолжала дрожать мелкой дрожью: её всегдашний безупречный образ femme fatale словно бы уходил с каждой сменой цифр на счётчике таксометра - сейчас она скорее походила на тряпичную куклу или беззащитную маленькую девочку. Ехали молча, только таксист громко сморкался - видимо подхватил простуду и, чертыхаясь, тут же извинялся перед дамой, глядя, впрочем, на дорогу, а не на даму (и слава Б-гу!) Рокси шмыгала носом, всё крепче прижимаясь к плечу Шапиры. Он и сам задремал, но водитель разбудил его чахоточным кашлем и потребовал таксу.
Дом был таким, каким Эйб его помнил - закопчённым и тёмным, необжитым и неприветливым. Эйб помог Рокси подняться по ступенькам - дверь парадной не была заперта, несмотря на то, что по дверному стеклу неумолимо ползла нехорошая трещина. Коридор пах затхлостью и неоплаченными счетами, "бобрик" на полу, когда-то, должно быть, щеголявший насыщенным красным цветом, сейчас был грязно-бурым, кое-где виднелись дырки - то ли проеденные крысами, то ли прожжённые сигаретой - обнажавшие дощатые половицы. Поднявшись на этаж, Эйб пошарил под ковриком, следуя кивку Рокси, и отпер выцветшую зелёную дверь с покосившимся номером. Он помог Рокси раздеться, повесил собственное пальто на крюк при входе и сделав два широких шага, оказался в длинной узкой кухне с тёмным окном, скорее похожей на гроб - ставить чайник. Пока закипала вода, он слушал душераздирающие признания Рокси и её опасения: про какого-то великовозрастного господина, про люкс в "Насионале", шампанское, цветы, уговоры и прочую любовную ерунду, бриллиантовое колье, после которого она отлучилась припудрить носик, но услышала шум, решила, повинуясь инстинкту, не выдавать себя, через дверь увидела двоих мужчин с явно недобрыми намерениями, а после - выстрел, труп, звонок, аптека - дальше Эйб уже и так знал. Рассказывала она сбивчиво и лихорадочно, словно стараясь поскорее расстаться с кошмаром, выплеснуть весь охвативший её ужас.
Эйб, сначала принявший это за очередную интрижку, постепенно понял, что переплёт куда серьёзнее и попахивает заказным убийством или Б-г весть чем ещё. По всему выходило, впрочем, что Рокси убийцы не заметили, значит, опасность ей грозила только со стороны закона, что, конечно, радужной перспективой назвать было трудно, но беду как-никак умаляло. Выслушав всю историю, Шапира и думать забыл про то, что мимолётно сердился на Рокси, вместо этого, он молча заключил Роксану в объятия и крепко сжал. Её беда была и его бедой, какой бы Рокси ни была - взбалмошной, вздорной, легкомысленной, он знал её, пожалуй, дольше и лучше всех других, знал и любил детской любовью, как собственную сестру, которую он потерял в России, а сестру, семью, в беде оставлять нельзя - нужно помочь во что бы то ни стало, но единственное, что он мог сделать - выслушать и успокоить. Они всё говорили и говорили: про детство, про семьи, про Фольке Берковича, который умер чересчур скоро и про то, как они оба - Эйб и Рокси докатились до жизни в кабаре. По старой российской привычке, Шапира подливал чаю и пожалел, что в Нью-Йорке самовар - это роскошь, да и вообще, здесь вам не Кишинёв, матери с отцом уже давно нету в живых, а семья теперь только здесь, в этих кирпичных коробах, хранящих звуки домашних ссор, женских слёз и эмигрантскую речь. Воздух свободы заперли в отсыревших бакалейных лавках нижнего Ист-Сайда, а евреи, спасаясь от погромов, сами себя загнали в новую каббалу, которая, хотя и лучше царской, на поверку так же тяжела. Оставались только землячество и родственные связи. Говоря об этом Рокси, Эйб обнаружил, что она уже спит. Осторожно подхватив её на руки, Шапира удивился тому, насколько она лёгкая, он перенёс её на постель и бережно подоткнул одеяло, решив, что переживаний с неё на один валентинов день вполне хватит. Оставив ключ на тумбочке, Шапира ещё раз задержал печальный взгляд на Роксане Мейерсон и вышел в коридор, аккуратно притворив дверь. Тихо щёлкнул замок, Эйб попробовал ручку - заперто. Он вышел из дома и втянул ноздрями морозный воздух. Жухлые редкие деревья вокруг прихватило нежданными заморозками. Радуясь прохладе, Эйб задумчиво засунул руки в карманы и побрёл по тротуару мимо парадных, освещённых тусклым светом газовых фонарей. Прошагав пару кварталов, Эйб поймал такси и отправился домой. Голова раскалывалась от недосыпа и всех тех жутких новостей, в одночасье свалившихся на него. Что теперь делать он решительно не знал, поэтому принял самое мудрое в таких случаях решение - в первую очередь, хорошенько выспаться.

Шапира спал плохо и беспокойно, да и вообще, чувствовал себя неважно по всем статьям. Сказывалось недавнее отравление морфием и история с Рокси. За неё он переживал чуть больше, чем за себя, поэтому не успел рассказать об инциденте с миссис Меррит, а Роксана, будучи в состоянии близком к обморочному, думается больше была занята мыслями о вполне реальном тюремном сроке. Может, оно и к лучшему, что они не обсудили, откуда Шапира знает Галена - ещё успеется.
История неявок на работу, ставших для Шапиры традицией в последнее время, вряд ли могла обрадовать Дану, поэтому для приличия необходимо было появиться. Не хватало ещё, чтобы и Рокси что-то заподозрила! Похоже, его положение в "Трефовом валете" может стать чуть более шатким... Гольцман же замолвит словечко! Должен! Хотя...ты хотел стать актёром, Шапира, а не объявлять певичек в кордебалете!
      Вот примерное описание мыслей, с которыми Эйб встал от беспокойного сна. Голова была по-прежнему тяжёлая. Наскоро позавтракав, Шапира услышал настойчивый дверной звонок.  Он повторился несколько раз, сопровождаемый нетерпеливым стуком во входную дверь.
- Чёрт! Совсем забыл! Иду-иду! - он хлопнул себя по лбу и пошёл открывать; сегодня обещали прийти с телефонной станции, устанавливать аппарат. В этот знаменательный день он освобождался от камня на шее - необходимости пользоваться телефоном соседки.
- Доброе утро, проходите, я вас уже жду! - провозгласил Шапира, стараясь выглядеть как можно более приветливо. На пороге стоял вовсе не мастер, а миссис Розенблит собственной персоной, потрясая утренней газетой. Она зашла с грациозностью австрийских гренадёров, вместе с ней в переднюю ворвался аромат свежей типографской краски и старушечьих духов, смешанных с чем-то кухонным и очень еврейским.
- Ой вейз мир, эр мир дерварт! Вы знаете, что случилось, Шапира? Дер морд! Дер морд! Убили железнодорожного промышленника, прямо в номере отеля "Насиональ"! - она швырнула газету в руки недоумевающему Эйбу. Скользнув глазами по первой полосе, которая подтверждала правдивость слов миссис Розенблит, Шапира похолодел: "Джонатан Стемпфелл, знаменитый Нью-Йоркский магнат и меценат, застрелен вчера около десяти вечера в номере для новобрачных отеля "Насиональ". Миссис Стемпфелл, находившаяся в это время в резиденции Стемпфеллов на Лонг-Айленде от комменатриев отказалась". Шапира почувствовал, как его пробивает холодный пот, но отвечал миссис Розенблит самым будничным тоном:
- Фарвос дарф мен гевалт махн, миссис Розенблит? З гевен а корев фун ир?
Старуха задохнулась от возмущения:
Их вет ништ а гой фар а корев hобн!
Мейн шойхет из цу ден хотел фаркерт! Таки афиле гойим висн аз Рознер флейш из фарфлойз! И гей арим ун и койфе флейш, ун от азой - Клап! Ун кейн ништ Шейне Розенблит мер, нур а мацеве-штейн!

Миссис Розенблит, аби гезунт бис хундерт азой ви цванцик! - выпалил Шапира, начиная терять терпение.
Как раз в этот момент на лестнице появился человек в форменной одежде:
- Где здесь проживает мистер Эйб Шапира? Я пришёл установить телефон.
- Это я! - отозвался Эйб, - пойдёмте в квартиру, до свидания, миссис Розенблит!
Шейна Розенблит, кажется, не веря своим ушам переводила яростный взгляд с мастера на Шапиру:
Аз ир вет hобн ди мишпохе ви Йирмеяху!*
С этими словами она чеканным шагом прошествовала в свою квартиру, гневно захлопнув за собой дверь.
- С добрым утром! - покачал головой Шапира в ответ на непонимающий взгляд телефонного мастера, - пойдёмте скорее!
________________________________
*Проповедям ветхозаветного пророка Иеремии никто не верил, в конце концов даже его собственная семья от него отвернулась и предала его.